На самом деле все обстоит иначе. Йобо пришел в себя четыре дня назад, выкинутый в отходы Арены, как использованный гандон на блядках малолеток. Его тело изнывало от боли, в частности с трудом давалось нормально подняться из-за сковывающих дыхания больных ребер, убивающей рези в ноге и ебанного отсутствия глаза. Но физическая боль была ничем, по сравнению с тем кипящим адским бульоном, что некогда были его мозгами. Было чертовски больно мыслить, куда хуже было бежать нахуй из этого блядского лагеря кровавых боев Пустоши. Просто сейчас мир вокруг — как одно сплошное бельмо на ослепшем глазу старого бога-маразматика. Мысли слились в единую гадкую тварину, что мразнотно блюет в лицо вампиру всей своей накопившейся желчью.

День Первый: ебашим напролом, пока есть порох в пороховницах и ягоды в ягодицах! Но не всё так просто. Сначала пришлось сделать маску из скальпа охранника и пробраться в подобие кладовой, дабы спиздить хоть какие-нибудь припасы. Бежать в Пустоши с голыми руками — проще уже будет утопиться в говноречке, чем от собственной немощности перед выжженным миром. Увы, но у этих дикарей Арены он смог откопать лишь слабые и просроченные радиопротекторы, пару бинтов и флягу с водкой. Лучше, чем ничего, а теперь посъебам!

День второй: вампир наткнулся на разваленную заправку, где решает переждать дневное солнце. Йобо познакомился с уцелевшими, которые жили внутри заправки. Ему наконец-то дали поесть, он никогда так не был рад похлебке из крысы и резины. Всё испортила одиннадцатилетняя дочь уцелевших — какого хуя ей нужно было порезать руку об ебанное стекло и дать вампиру уловить этот манящий запах венозного экстракта. Голодный упырь насытился кровью всей семьи. Fuck my life.

День третий: отоспавшись на месте побоища, гемоглобиновый урод приметил вдали приближающейся человеческий силуэт. Рассудок хищника требовал крови, потому что стало чертовски невыносимо регенерировать этот заблеванный организм. Устроив самую дебильную, но, на удивление, действенную ловушку, вампир быстро справился с заблудшим человеком. Первое, что бросилось в глаз Йобе — человек был чистым, слишком чистым, по меркам обитателей Пустоши: гладко выбритое лицо, уже с запашком, но всё же чистые дреды, одежда не из лохмотьев и человеческих шкур, а защитный комбинезон с фильтрующим респиратором. Он явно прибыл с цивилизованного мира. Жрать хотелось невыносимо, пришлось разделать человека и сожрать, при этом заботливо перелив в бутылку из-под гранатового сока его кровь. Было абсолютно похуй, какой у него резус фактор, теперь у него есть запас эритроцитов. Сменив свои лохмотья на одежду неизвестного, Алёша в последний момент заметил у него какую-то карту, но начальную точку невозможно было разобрать, тот угол карты промок кровью насквозь. Блядство! Но при нём был ещё дозиметр, несколько сменных фильтров и какая-то микросхема, завернутая в резиновой обертке. Пришлось забрать всё с собой в розовом рюкзаке той девчонке с «Hello Kitty».

День четвертый: регенерация хуево справляется, но Йобо не признается, что ему нужна ебанная по₥ощь.

Признаться, идти куда-то с нарушенным зрением и восприятием — блядский ад. Непривычно видеть лишь половину предоставляемой картины, тем более, что с каждым новым позывом боли, в здоровом глазу начинало темнеть и ориентация в пространстве терялась совсем. Ближе к утру Йобо набрел на какую-то крупную постройку, у которой практически отваливались последние буквы, из-за чего надпись читалась как: “_ _ К_АЛ”; Шутку Лёша несомненно оценил, но медленно всплывающий рассвет вдали — никак не заставил восхвалять солнце с его ave maria deus vult. Внутри этого кал’а [он позже понял, что находится в вокзале] было куда просторнее, чем того ожидал Йобо. Правда, всюду валялись трупы, не успевших на свой спасительный поезд, людей, прочий раскиданный мусор, чья-то засохшая голова на фонаре и огромное количество радиоактивной пыли. Видно, что мародеры побывали в этом месте не раз, так как камеры для личного хранения вещий были все взломаны, но многие двери были надежно запечатаны. Невыносимо сильно мучила жажда, в вокзалах же есть туалет? От вывесок и указателей сейчас толку не было, тех попросту уничтожила радиация, потому Йобо потратил приличное количество времени на поиски толчка. Трудно было сказать, рад он был тому, что нашел его, либо же молча охуевал, что смог найти, но уцелела только одна кабинка. Открыв дверь, из ней вывалился местами обглоданный, прогнивший и высушенный труп человека, из-за приоткрытого рта которого расползались опарыши.

— У-у-уф, не знал, что здесь занято,— отшутился вампир,— Извини, братан, но пластмассовый мир победил.

Брезгливо вытолкнув из кабинки за голову труп [из-за чего та с мерзким хрустом отвалилась и покатилась к писсуарам]; Йобо пронаблюдал, как забавно черви расползаются по сторонам, отодвинул крышку бачка унитаза. Вода, конечно, пахла тухлятиной, да и не факт, что в ней 100% нет радионуклидов, но другого источника воды попросту не было, да и не впервой. Испив богатый и прохладительный источник туалетного боржоми, упырь свободно выдохнул. Хотя бы ещё немного протянет на этой выжженной и забытой богом земле. В запыленных уцелевших кусках зеркала он наконец-то увидел свою рожу, спустя столько месяцев. Ну и страшное же небритое ебало! Особенно устрашала та дыра, где когда-то был его глаз — без должной обработки начался процесс гниения, блядство.

И как он докатился до этой жизни? Всего-то несколько лет назад он не знал особых бед, не думал, что придется убивать за банку тушенки “красная цена”, что придется жрать чью-то подпаленную жопу, дабы не сдохнуть в радиоактивных осадках, что придется существовать, а не выживать. Оторвав край от старой рубашке и смочив его найденной на заправке флягой с водкой, Йобо с отвращением посмотрел на своё искаженное отражение. Наверное, зря он пытается выжить, всё равно всё проебал, всё, кроме собственной жизни. Но жопачуйка подсказывала, что и та скоро проебется. Жалость к себе? Извольте, это чистейшая неприязнь. Смоченный спиртом  кусок ткани коснулся разорванной кожи на глазнице, тут же вырывая из поганой глотки вампира поток всратой срамоты. Щипало похлеще, чем пизда шлюхи после сорока негров, но рану нужно было обработать. Прижигая гнойники и прочищая пыль с дерьмом из глазной дыры, Йобо ощущал, как в здоровом глазу всё сильнее и сильнее начинало темнеть, вскоре вампир потерял сознание, борясь с приступом кровавой тошноты. Ебучий бог, это ты во всем виноват! Коммунисты винят кого угодно, но только не себя.

[indent] Он хочет лишь одного — вспомнить вкус хлеба.
[indent]  [indent] Вспомнить звучание музыки.
[indent]  [indent]  [indent] Увидеть зеленую шмаль.
[indent]  [indent]  [indent]  [indent] Сдохнуть.

Мозги кипят, словно у него жесткий диск, спаленный избыточным напряжением, пока в мыслях сплошные помехи, серотониновые рецепторы перезагружены, полное отключение от реальности. Сознание вернулось в норму, но не зрение. Больной глаз [точнее всё что от него осталось] невыносимо ныло, в здоровом по прежнему виднелась лишь тьма, которая постепенно, в малых, сука, пропорциях отступала. когда зрячий глаз начал видеть, Йобо обнаружил, что всё-таки блеванул кровью и человеческими остатками. Как бы ему херово не было, нужно было идти дальше. Вампир знал, что есть цивилизованное место, до которого он обязан дойти. Он дал обещание любимой, что дойдет.

Но судьба, как и обычно, на-е-ба-ла его.

Вернувшись к выходу, Алексей отчаянно смотрел, как песчаная буря затмила всё вокруг. Охуенно, теперь этот домик для поездов станет его могилой! Ебучая погода, ебучее просто всё! Нахуй мир! Просто на огромный, скользкий и холодный хуй! Сколько идет эта буря он не знал, но попал точно не под её начало, слишком сильно бесоебит на Пустоши. Пиздато, опять радиоактивные хуи ходить пинать и искать чем бы занять себя. Обыском он уже занимался, сидеть на своей сраке ровно тоже не предоставляла какого-либо удовольствия. Оторвав руку скелету и почесав ею себе спину, Йобо без интереса поплелся по первому этажу вокзала, распевая гимн повстанческого движения:

—  Прошу, мой друг, когда-а   я   сдо-охну,
    Не  хо-ро-ни   ме-ня   в   зе-мле.

Его голос в пустующем здании прикольно раздавался эхом, что заставило вампира повысить голос и оторванной рукой скелета стучать по металлическим бортикам. Это действительно хоть как-то помогло скрасить одиночество.

—  Отрежь мой хУй, верни  его-о-о
    Моей люб-имой,   моей же-не.
    Когда   о-она   ста-нет   ры-дать,
    Ты успок-о-ой   и   поце-лу-уй.
    Другой её       будет ебАть,
    Но рядом   бу-удет   люб-имый ХУЙ,

Есть такая поговорка: “дьявол в сраке сильнее всего, когда никто не смотрит”. Словно наши скрытые помыслы, крутящуюся в фоновом режиме, пока вы заняты чем-то другим. Их называют дерьмодемонами, они действуют без участия человека. Наблюдение, запись, примитивные импульсы, подавленные воспоминания, бессознательные привычки — они всегда рядом, всегда с вами. Мы пытаемся быть правильными, пытаемся быть хорошими, пытаемся изменить что-то, но это всё хуйня.

—  Другой   е-её,     будет   лю-бить,
    Другой   е-её,     будет переть,
    А мой калаш-бое-компле-е-ект
    Про-должит бить, про-должит сечь.

В конце металлического бортика рука развалилась в руках упыря. Выдав в пол тона: “ну блять”, Йобе пришлось выкинуть это кочерыжку в заваленный всяким дерьмом  фонтанчик.

—  А для то-го,     от-дай его
    Моей кро-вине, моему сы-ну.
    Пусть   за-щи-тит,   наше село-о
    Наших лю-дей,   нашу стра-ну-у... а?

Тишину после его концерта нарушил чей-то надрывающейся кашель. Сука, это что-то живое! После недолгой тишины, он услышал борахление рации. Сука, оно ещё и с технологиями! Сказать, что очко Йобы сжалось до атомного состояния — нихуя не сказать. Паранойя сыграла своё, вампир опасался того, что это те самые быдло люди из Арены, пришли забрать его тушку обратно в их свинарник. Быстрым шагом скрывшись за каким-то древним нерабочим автоматом всякого фастфудного дерьма, первое, до чего догадался мародер, так это снять свой ремень и с боевым видом держать его.

— Стой где стоишь!— грозно рявкнул упырь, прислушиваясь к звукам вокзала,— Кто здесь?! У меня есть ремень и я не боюсь повеситься!

[icon]http://s3.uploads.ru/XpkYJ.jpg[/icon]