— ...я в тебя верю, родной, ты справишься. — Лен умудряется тянуть, кажется, даже согласные звуки; в мурлычущих интонациях сквозит неприкрытая издевка. Фишер молча отключается, не удостоив его прощальными расшаркиваниями.
Тонкий ударопрочный смартфон падает в раковину.

В дневном держателе для таблеток четыре отделения: первые два пусты, он кое-как вытаскивает ярко-красную капсулу из третьего. Подносит ладонь к сенсору и глотает воду прямо из-под крана. Тупо пялится на залитый смартфон.
Похуй, он, кажется, был еще и водонепроницаемый. Или нет — любая попытка напрячь память отзывается болью в основании затылка. Лен подается вперед и прижимается лбом к подсвеченному по краям зеркалу, что-то нашептывая себе под нос.
(нана рассказывает им на ночь историю про девушку в красных туфельках: она танцует, и танцует, и танцует, не в силах остановиться; пляшет до изнеможения, забывшая про сон и еду, пока палач не отрубает ей ноги. лен спрашивает, почему этот идиот не догадался просто снять с нее дурацкие туфли, и нана огорченно цокает языком)

Пластиковая коробочка переворачивается, оставшиеся таблетки исчезают в сливном отверстии. Лен держится за фарфоровые узорчатые бока обеими руками и переносит на них вес тела, чувствуя, что вот-вот рухнет. Отсчитывает от десяти до нуля: приступы всегда кратковременные, если протянуть первые десять секунд, то дальше...
Он доходит до минус пяти, а спустя мгновение обнаруживает себя на прохладном полу. Голова взрывается от боли. Лен дотрагивается до волос и разглядывает окровавленные кончики пальцев.
Это странно. В смысле — даже по его меркам.

Телефон отзывается неприятным пиликаньем (все-таки водонепроницаемый). Он с трудом подтягивается, возвращая равновесие, и недовольно смотрит в зеркало на рассеченный лоб. Мелкий тремор мешает сразу справиться с колпачком, но с третьей попытки все же получается открутить блядский кусок пластика; Лен замазывает поврежденную кожу — кровотечение останавливается сразу же, мелкие травмы от чудо-средства стягиваются буквально на глазах, — и восстанавливает дыхание.
Стоит рассказать Лаксу, но ему почему-то не хочется. Иногда Лен думает, что пора отказаться от медицинских проверок и просто надеяться, что в его черепе за пару месяцев разрастется какая-нибудь злокачественная опухоль.
У Голсуорси получилось, почему у него не должно.

Он щурится и машинально мотает головой, читая сообщение.
Заглядывает в календарь, сверяется с днями недели. Уравнение не сходится. Лен терпеть не может, когда что-то не сходится: это уже не математика, а издевательство.
(зачем ей над ним издеваться?)

— Привет. — Интонации меняются по запаянной глубоко-глубоко привычке, он этого даже не осознает. — Не ожидал, что ты напишешь. Четверг, да?.. Это ведь было в...
— 44 авеню, все верно. — ему не приходится ничего изобретать, она сама подхватывает на полуслове.
— Точно.
Он чувствует себя сбитым с толку и смеется немного нервно. Она смеется тоже. Голос не кажется знакомым, номер не записан в списке контактов.
Лен почти уверен, что провел весь чертов четверг с Лаксом, пытаясь делать вид, что работает. Временами даже работая.

Почти — но не совсем.
Возможно, поэтому поздним вечером перед баром останавливается бежевый седан показательно-неброского вида. В ожидании Кассандры, кем бы она там ни была, Лен гипнотизирует взглядом стакан виски: концентрация на стороннем предмете позволяет дождаться, пока она сама его отыщет. Не признаваться же, что он не может вспомнить ни ее, ни ее лицо, ни какого черта речь вообще идет о четверге.

(воспоминания все время меняются местами, это беспокоит больше, чем потеря координации и только-только затянувшаяся ссадина на лбу)

Лен думает, что, в случае чего, назовет свою опухоль как-нибудь красиво.
Например, Кристин.